Николай Кочин. В начале пути 1930 год

На всю жизнь вместе. Молодые супруги Николай и Анна Кочины. 1934 г.

С первой наградой - орденом Знак Почёта. 1939 год

    Литературная слава свалилась на Кочина сразу, как обвал в горах. Настоящая, большая слава. Еще вчера он, учитель, три года назад окончивший Нижегородский пединститут, приехал в родную Гремячую Поляну на каникулы. А сегодня появилась в деревне книж¬ка журнала «Октябрь», в котором были напечатаны «Девки». Роман «Девки»! — подчеркнем это особо. Автору стукнуло тогда целых... двадцать шесть лет!

    Наверное, для становления Кочина-художника решающее значение имел опыт личного участия в социалистическом преобразовании деревни. Обо всем этом рассказано в повести «Юность», книге документально-автобиографической. Со страниц произведений Кочина встает многокрасочный собирательный образ народа, ищущего правду. Какой непосредственностью, стремлением добраться до первопричины, до самого корня, овеяна атмосфера народных споров, когда сходку собирал каждый, кому заблагорассудится и когда с лужка возле пожарного сарая не сходили сутками. Иной раз возникали в ту пору и решения чисто коми¬ческие: «Старосту Захарова назначить комитетом бедноты из трех членов». Писатель не скрывает и таких казусов (как вообще он не скрывает ничего из того, что было в ту трудную пору).

    Про Кочина нельзя сказать точно, когда он начал писать. Сам он говорит: «Сочинять я начал лет с семи». Сначала возникали бес¬хитростные частушки, басни. Потом — стихи, которые тоже не отличались ни особой глубиной, ни мастерством. В институте Кочин выпускал рукописный журнал. Статьи, очерки, фельетоны, стихи и еще какие-то сочинения, для которых в изящной словесности не существует точных жанровых обозначений,— вес это было подписано разными именами и фамилиями, порой доволь¬но причудливыми. Но студентам было известно: весь журнал—дело рук Николая. Однако мало кто знал, что Кочин начинал пробовать свои силы в «серьезной прозе». А после окончания института писать начал прямо-таки запоем. До «Девок» было написано более десяти повестей общим объемом свыше тысячи страниц.

    В одном из своих романов — «Гремячая Поляна» (1971)—писатель рассказывает о судьбе деревенского парня Семена Пахарева, ставшего впоследствии учителем. Роман явно автобиографичен. Не ставя знака равенства между героем и автором, мы все же многое можем узнать из книги о путях формирования будущего писателя. В «Гремячей Поляне» есть выразительная сцена, где Сенька, совсем еще ребенок, бьет ложкой по лбу меньшую братию и, в точности как взрослый, приговаривает: «Не ронять крошек, растяпы... За каждым зерном мы наклонялись сорок раз то в поле, то на гумне... Вот он нам как, каравай-то, достается».

    Помимо труда, еще один источник формирования будущего писателя — мир фольклорно-образных представлений. Любой из окружающих крестьянина предметов находил в его душе поэтический эквивалент. Художественное видение выражалось в главном: в способности к самобытной, концентрированной и емкой характеристике предмета, в меткости народного словоупотребления... «Из проулка хлынула пегая девичья волна, с безумолчным уханьем заполнила улицу. В середине, обвешанный девками, как ве¬никами, тренькал в гармонику Ванька Слюнтяй, и девки, мотаясь, подпрыгивали неловко и махали цветными платочками. Лица их, раскаленные самогоном, блестели и расцветали как маки. Любка плясала навыбежку, клонясь от собственного веса и, заметая оборками пунцового сарафана пыль, искала кого-то руками в воздухе, чтобы облокотиться» («Девки»), Описание это по своей пластичности, картинности превосходно. А к словосочетанию «плясать навыбежку» даже и эпитетов никаких не подберешь

    Книги Кочина прочно привязаны к родным местам. У многих героев есть конкретные прототипы, место действия обо¬значено точно: Гремячая Поляна, Суроватиха, Дальнее Константинове, Нижний Новгород, нижегородская ярмарка, Арзамас. Приезжал писатель также и в Лукоянов так как жена у него была из Лукоянова и в девичестве носила фамилию Филясова. Их дом и по настоящее время находится на ул. Горького.

    Творчество Кочина привлекает к себе не только огромностью использованного автором жизненного материала, но и богатством идейно-художественных обобщений. Ничуть не преувеличивая, мы можем сказать: без его книг представление об исторических судьбах русской деревни на переломе было бы неполным. Кочин-художник в значительной мере выступает именно как исследователь в собственном смысле этого слова. Вспомним «Записки селькора», книгу, которую похвалил Горький. Это один из первых в советской литературе опытов конкретного социологического исследования, развивающих традиции дореволюционного социального очерка о деревне, жанра, ярко проявившегося в творчестве Г. Успен¬ского.

    Написанные в 1929 году, «Записки селькора» и сейчас удивляют скрупулезностью изысканий и точностью выводов. Кочин — художник остро социальный. И особо хочется подчеркнуть, что удивительные прозрения и находки в изображении челове¬ческих характеров — не просто выражение таланта, но еще и следствие именно социальной зрелости таланта.

    Кочин-художник чрезвычайно силен в передаче диалектики на¬родного бытия. Поначалу это выражается в малом, в умении подметить характерную подробность. Но дорастает это искусство до широких социальных обобщений. Что же касается подробностей, то они из разряда тех, от которых, по словам Л. Толстого, зависит вся сила впечатления. Еще в дореволюционную пору во время коллективного наказания мужик просит, чтоб его высекли вне очереди: ждут дела! При этом он больше всего боится вымазать кровью рубаху («шкура» своя — нарастет, а новую рубаху когда еще справишь...) Крестьянин все время имеет дело с непреходящими, естественными ценностями: землей, хлебом, лесом, дающим дерево, и рекой, приносящей рыбу... Но социальные условия дореволюционной России все более делали жизнь сельского труженика противоестественной. Подлинное, действительно существующее заменялось мнимым.

    Сложные, больные вопросы ставил в своих книгах писатель, как это и должна делать честная литература, болеющая душой за суть дела, а не его видимость.

    Его арестовали на третьем году войны – 17 сентября 1943 года. Ровно 10 лет – с17 сентября 1943 года по 17 сентября 1953 года – тюремные и лагерные нары, свирепые окрики и мат-перемат конвойных, надсадная работа на лесоповале, а затем в мастерских, жидкая тошнотная баланда, угрозы уголовников, вышки с часовыми, колючая проволока, лай сторожевых собак и ощущение полной беззащитности, хрупкости, тленности перед полной безнаказанностью тех, кто ни в грош ни ставил не только человеческое достоинство, совесть, честь, потребность в свободе и душевном общении, но и человеческую жизнь.

    Ровно десять лет – от звонка до звонка.

    Не сломленным, а готовым к действию вернулся Кочин из сибирской ссылки и ещё до полной своей реабилитации уверенно принялся за работу, считая необходимым сказать всё, что вырвалось наружу. И всё же несколько лет ему пришлось адаптироваться, прежде чем он восстановил в себе прежнюю способность владеть словом.

    Бывший воинствующий безбожник, смеявшийся над попами и считавший иконы обыкновенными досками, он увлёкся вопросами веры. Кочин не дожил до горбачёвской «перестройки».

    Он ушёл из жизни с чистой совестью труженика, вспахавший своё поле. В ящиках его письменного стола осталось немало исписанных страниц, о которых не ведал никто. Запекшаяся боль была на этих страницах разящая всякую ложь правда, мудрость высоких истин, раздумья о временах, переходящих одно в другое, чтобы свидетельствовать о бесконечности мятущейся и страдающей жизни, котрая всё же дает счастье и являет многогранную красоту.

Литература:

Афанасьев А. Литературный Лукоянов: Далёкое – близкое / А. Афанасьев // Лукояновская правда. – 1995.-24 августа.

Писатели – горьковчане: Литературные портреты. – Горький: Волго-Вятская кн. изд-во, 1976

Он пришёл из Гремячей Поляны. – Нижний Новгород: «Книги», 2002 год. – 28 с.: ил.

Узник Гулага. Январь 1951 года

Счастливое семейство. Николай Иванович и Анна Ивановна с дочерью Екатириной Николаевной и внучкой Катей. 1974 год

Перед самой дальней дорогой. Начало 80-х годов